"Три куклы." Три истории о детстве и о жизни.

27.01.2021
Дорогие друзья и гости нашего сайта!

Сегодня День снятия блокады Ленинграда, который для меня, как и для любого петербуржца, имеет сакральное значение. В списках погибших за те роковые 900 дней есть и фамилия моей семьи... Но сейчас я невольно смотрю на все в том числе и с точки зрения человека, имеющего самое непосредственное отношение к куклам. Многие из вас, вероятно, слышали или читали рассказы о "блокадных" игрушках, которые порой становились для детей такими же дорогими и необходимыми, как и пресловутые 125 граммов хлеба. Потому что куклы и плюшевые медведи дарили надежду на жизнь и веру в окончание беспросветного ужаса войны, голода и холода. 

А еще 27 января отмечают день памяти жертв Холокоста. И наверно неслучайно вспомнилась мне сегодня одна публикация, на которую я некоторое время назад натолкнулась в сети и, прочитав, долго не могла прийти в себя. Это рассказ, а точнее - целых три рассказа о куклах, которые прошли вместе со своими маленькими хозяйками ужасы Холокоста и во многом помогли им выжить - как в переносном, так и самом прямом смысле этого слова.

Я очень редко публикую на нашем сайте материалы, написанные кем-то другим. Но мне кажется, что каждому кукольному коллекционеру просто необходимо познакомиться с этими тремя, не скрою, душераздирающими историями, потому что в них раскрывается настоящий смысл куклы и ее огромное значение для ребенка в качестве единственного источника света и единственной ниточки, связывающей с уходящим под дулом автомата детством. 
 

Три куклы
 
Если в нормальных условиях ребенок должен был быть наиболее слабым и зависимым членом семьи, нуждающимся в защите взрослых, то в условиях катастрофы дети и взрослые часто меняются местами – на детские плечи ложится бремя обеспечения семьи, детям приходится поддерживать и утешать взрослых, на детей обрушиваются совсем недетские страхи и тревоги.
 
Бремя ответственности, которое дети Холокоста были вынуждены взвалить на себя, недетские впечатления, которые на них обрушились – самыми тяжелыми из них были исчезновение и смерть близких – привели к утрате детской наивности и непосредственности и к преждевременному взрослению.
 
Тем не менее, зачастую воспоминания о жизни в период Холокоста становились для многих из оставшихся в живых детей последним ностальгическим воспоминанием детства, последней памятью о ласковых маминых руках и о надежных плечах отца; потому что именно в этот период прошли их последние дни в лоне семьи – после депортаций в лагеря и на расстрел семьи насильственно разлучались, чтобы больше никогда не встретиться.
 
При всем ужасе существования в годы Холокоста парадоксальным образом мы нередко обнаруживаем, что именно у детей в этот период находятся силы противостоять действительности – силы, которых не всегда оказывалось достаточно у взрослых. Источник этой стойкости заключался именно в том, чего недоставало взрослому человеку – в живом детском воображении, в сохранившемся желании играть, в способности отключиться от чудовищной действительности и погрузиться в мечты. Даже в самых невероятных условиях дети продолжали играть, искать и придумывать себе игрушки, продолжали несмотря ни на что оставаться детьми. Способность через игру и фантазию преображать действительность помогала детям не только выстоять физически, но и сохранить душевное равновесие, остаться нормальными в ненормальных условиях.
 
Эта история является попыткой осмыслить и понять противоречивость мира детства периода Холокоста – мира, который существует как бы между разными полюсами – между надеждой и отчаянием, между мечтой и действительностью, между преждевременным взрослением и сохранившейся наивностью детства. Вся эта противоречивость проявляется еще более отчетливо на фоне постоянно нависающей над ребенком смертельной угрозы, ежедневной и ежечасной борьбы за элементарное выживание. 
 
 
I. «Колетт»
 
Колетт была лучшей подругой маленькой Клодин, которая родилась в обеспеченной семье парижских евреев и была их единственной дочерью. Клодин получила куклу в подарок в самый канун войны, когда ей едва исполнилось 4 года, и сразу же крепко к ней привязалась. Она «брала ее с собой всюду, куда бы ни шла: в гости к бабушке или к кузине», «рассказывала ей все-все и даже жаловалась на все свои детские обиды». 

Three_dolls
 
Колетт была большой модницей – в 1943 году, когда самой Клодин исполнилось уже 7 лет, ее мама смастерила для куклы замечательное платье, распоров для этого свою роскошную довоенную ночную сорочку из натурального шелка. Весь наряд был сшит вручную и украшен разноцветными цветными лентами – наподобие ярких фольклорных костюмов – в этой семье очень любили народные танцы. Платье дополняла розовая кружевная сорочка и такие же чулочки, а обута Колетт была в туфельки из натуральной кожи. Кукла была настоящей красавицей – ее большие глаза с длинными ресницами сами закрывались, а когда ее наклоняли, она говорила: «Ма-ма». Имя для куклы выбрала сама маленькая хозяйка, назвав ее именем своей лучшей подруги.

Three_dolls
 
Когда немцы вошли в Париж и евреи оказались в опасности, семья Шварц решила бежать в провинцию. Покидая вместе с родителями родной город, Клодин, разумеется, не пожелала расстаться со своей Колетт. Это была единственная игрушка, которую она смогла взять с собой из дома. Они проделали долгий путь через всю северную (оккупированную немцами) часть страны на юг, в области, на которые распространялась власть правительства Виши. Опасное путешествие было возможно только благодаря фальшивым документам, но над семьей Шварц все это время нависала угроза разоблачения, они постоянно были вынуждены пересаживаться с поезда на поезд, а вечера проводили где-нибудь в темном кинозале, где их никто не мог увидеть. Клодин тоже путешествовала под вымышленным именем – сначала ее звали Франсуаза, а потом Мишель. 
 
Кому могла маленькая Клодин поведать обо всех своих страхах? Конечно же, кукле Колетт. Клодин не расставалась с куклой ни на минуту, укутывала ее в свой шарф, когда на улице было холодно. Она сказала кукле, что той тоже придется откликаться на чужое имя, и теперь ее тоже зовут Франсуаза. Смена имени подействовала на девочку очень тяжело, она не могла никак понять, почему она вдруг должна прятаться, чем она провинилась перед миром и чем плохо ее настоящее имя – Клодин? Ее утешало только то, что у нее есть верная подруга, которая не покидает ее в эти тяжелые дни, и которой надо скрываться под чужим именем, совсем как ее хозяйке. 
 
«Мне было очень важно то, что Колетт все время оставалась со мной, - рассказывала впоследствии Клодин, - потому что я все время с ней разговаривала, поверяла ей все свои горести. Не помню точно, что и как я ей рассказывала, но для меня именно она была тем существом, которое меня поддерживало в трудную минуту».
 
Одно из самых тяжелых впечатлений, связанных с куклой, Клодин пришлось пережить в октябре 1943 года, когда семья находилась в Каннах. Клодин проснулась среди ночи и вдруг обнаружила, что куклы возле нее нет. «Я стала звать маму, - рассказывает Клодин, - чтобы спросить ее, куда подевалась кукла – как вдруг увидела свою Колетт на кухне, почему-то разобранную на части. Папа возился с ней, пытаясь ее вновь собрать, а я не могла взять в толк, что здесь происходит? Потом мама мне объяснила, что Колетт не просто моя кукла, она наша «тайная копилка» - в ней мы храним все наши деньги и ценности. Когда мы покидали Париж, мама разобрала куклу и спрятала в нее золотые монеты, каждая из которых была аккуратно завернута в тряпочку, чтобы не звенела. Внутри куклы все тоже было переложено тканью, чтобы монеты не двигались и чтобы я не почувствовала, что там что-то есть. Когда я только получила Колетт в подарок, она умела говорить «ма-ма», а теперь механизм, как видно, испортился. А может быть, она просто повзрослела, и ей уже незачем было звать маму?» Весь нелегкий период скитаний семья жила на то, что было спрятано внутри куклы, постепенно меняя золото и драгоценности на продукты.
 
Благодаря кукле Клодин и ее семья дожили до конца войны. Они вернулись в свой дом в Париже, и там, на чердаке, Клодин нашла кукольную кроватку и красивое постельное белье, сшитое мамой еще до войны. Клодин и после войны продолжала бережно хранить куклу, которую теперь она считала своим талисманом, напоминанием о чудесном спасении. Когда повзрослевшая Клодин остригла косы, из них сделали новые волосы для Колетт. Когда Клодин вышла замуж (ее муж тоже был французским евреем, пережившим Холокост), то Колетт отправилась вместе с ней в свадебное путешествие, а когда их семья в 1970 году репатриировалась в Израиль, то и сюда не забыли взять с собой куклу. Сама став мамой, а затем, и бабушкой, Клодин только изредка позволяла сначала дочерям, а потом внучкам осторожно поиграть с Колетт, все время следя за тем, чтобы ее не сломали. 

Three_dolls
 
В 1996 году Клодин подарила куклу детской выставке музея «Яд Вашем», чтобы и другие дети узнали ее историю и поняли, как это замечательно, когда у тебя есть верный друг, на которого всегда можно положиться, и как это бывает важно в тяжелые минуты.
 
 
II. «Джерта»
 
Кукла Джерта была верной подружкой девочки Эвы – единственной дочери в обеспеченной семье венгерских евреев. Семья жила в небольшом городке в Трансильвании, на границе между Румынией и Венгрией. Джерта была самой любимой из множества кукол и игрушек, окружавших Эву, которую в семье баловали, как маленькую принцессу. Среди любимцев девочки были также желтый плюшевый мишка и комнатная собачка Пуфи. Но оба они пропали в первые же дни войны, а вот Джерта жива до сих пор. Джерту привезли Эве издалека - заботливый отец купил ее для дочери в городе Брашове, что на юго-востоке Трансильвании. 

Three_dolls
 
Эва росла в благополучном доме, окруженная родительской любовью. Ее мать была родом из уважаемой и богатой религиозной семьи, отец слыл местным интеллектуалом, человеком современным, сторонником новых идей, особенно в области образования и воспитания. Он зарабатывал преподаванием классических языков (древнегреческого и латыни). Эва рассказывает: «Мама была просто в шоке, когда он с младенческого возраста стал давать мне сырые овощи и фрукты, утверждая, что они богаты витаминами, или когда он – единственный отец в нашем городе – выносил меня на прогулку в парк и к ужасу всех местных нянюшек разворачивал пеленки, чтобы я принимала солнечные ванны». Эву баловали не только родители, но и бабушка с дедушкой с маминой стороны. Семья у них была большая и дружная, строго соблюдающая все еврейские традиции. У Эвы было множество дядюшек и тетушек, и она – старшая внучка и племянница – купалась в лучах всеобщей любви и внимания. Так как Джерта в жизни Эвы сразу заняла особое место, то ее всегда брали с собой, отправляясь в гости к бабушке с дедушкой. 

Three_dolls
 
У Джерты когда-то были золотистые волосы, широкополая шляпа и платье из блестящего розового шелка. На дорогах войны пропали куда-то нарядные одежки и ленточки, и на фотографии видно, что кукла знавала лучшие времена. Волосы ее выцвели, глаза полузакрыты, но она все еще сохраняет следы былой красоты. Джертой Эва назвала ее в честь своей самой первой куклы, которая очень быстро сломалась. А Джерта сохранилась, вопреки всем превратностям судьбы, и стала самой главной игрушкой в жизни Эвы.
 
В 1944 году, когда началась депортация всех евреев Венгрии в лагеря, венгерская полиция начала готовить к высылке и евреев Трансильвании. Еврейское местечко в окрестностях Брашова, куда переехала накануне войны семья Эвы, пустело с каждым днем. Дедушку, бабушку и всю их огромную семью депортировали раньше, а родителей Эвы и ее саму отправили последними вместе с еще двумя оставшимися семьями. Эва так описывает эту страшную ночь, когда венгерские полицейские ворвались в их дом: «Мне больше никогда в жизни не было так страшно, как в эту ночь... Не знаю, что меня напугало больше – жуткий стук в дверь или что-то странное в поведении родителей. Мы с Джертой громко плакали от страха... Нам дали полчаса на сборы. Папа сказал маме, чтобы она надевала на себя как можно больше одежды, одну на другую, а мне велел вести себя тихо... Бедный мой мишка так и остался один в темноте... Какое счастье, что моя Джерта была со мной. Я прижала ее к себе изо всех сил, и с этого момента мы больше никогда не разлучались». 
 
Группу брашовских евреев отправили на поезде в Будапешт. На промежуточной станции семью разделили – Эва с матерью остались одни. Разлука с отцом привела в отчаяние не только Эву, но и ее мать. Эва пишет: «Впервые в жизни нам с Джертой пришлось утешать маму». Мать отказывалась понимать, что происходит, куда их везут. Обе они, мать и дочь, впервые в жизни остались без главы семьи, без сильного и заботливого отца, который еще при жизни стал для Эвы сказочным героем. Они не переставая думали о том, где он, что с ним, и увидятся ли они вновь.
 
В Будапеште Эву с матерью вместе с другими евреями Трансильвании поместили в самую большую городскую тюрьму Толонч. Им наголо обрили головы, несколько месяцев держали впроголодь в переполненных камерах, но физические страдания не сломили их и не лишили надежды на встречу с отцом. И действительно, оказалось, что отец Эвы содержится в той же тюрьме! Им довелось увидеться еще один последний раз перед тем, как отец был отправлен в лагерь, откуда он уже никогда не вернулся... Но перед отправкой он успел позаботиться о том, чтобы спасти жену и дочь. Ему удалось, находясь в тюрьме, каким-то образом связаться со своим давним знакомым, послом Румынии, который и вызволил Эву с матерью из Толонча и отправил их в более безопасное место, обратно в окрестности Брашова. 
 
Все это время – и в тюрьме, и во время скитаний, и в укрытиях - Эва была неразлучна с Джертой, они не расставались даже во сне. Она так крепко держала куклу, что одно ее плечо постоянно казалось на несколько сантиметров выше другого. Однажды, когда у девочки была высокая температура, пришлось забрать у нее куклу, чтобы врач мог ее осмотреть. Когда Эва пришла в себя и обнаружила, что Джерты нет у нее в постели, она так рыдала от горя, что ей снова стало плохо. Успокоилась она, только убедившись, что кукла не исчезла.
 
Кукла Джерта стала для девочки Эвы своеобразным символом того тепла и покоя, которые остались в довоенном времени. Особенно важным было то, что Джерта была подарком обожаемого отца, исчезнувшего безвозвратно. Вот как объясняет это сама Эва: «Я обязана жизнью не только матери, но и кукле Джерте. Мама только со временем поняла, что значила для меня эта кукла...» 
«Джерта физически стала частью меня самой. Даже спустя много месяцев после освобождения маме стоило немалых трудов убедить меня хотя бы изредка выпускать куклу из рук...» 
«Я сама себе удивляюсь порой – почему? Почему я словно бы срослась с ней? Потому ли, что это было все, что осталось у меня от нормальной жизни, от воспоминаний детства, за которые я цеплялась изо всех сил?.. Мне кажется, что Джерта стала в моей жизни последней связующей нитью с прошлым, с той нежностью и любовью, которые царили в родительском доме и во всей моей большой семье. Я должна была сберечь это в себе любой ценой, иначе бы я не выжила...» 
 
В 1950 году Эва вместе с матерью репатриировалась в Израиль. Она повзрослела, вышла замуж, сама стала мамой и бабушкой. У нее есть увлекательное хобби – она собирает кукол. Ее замечательная коллекция насчитывает несколько сот кукол со всех концов света, но Джерта долгое время оставалась самой большой драгоценностью в этом игрушечном царстве. В 1998 года, когда в мемориале «Яд Вашем» создавалась выставка «Недетские игры», Эва согласилась передать туда Джерту. Она написала ей прощальное письмо, которое поместили на выставке рядом с куклой:

Three_dolls
 
«Прощай, дорогая моя кукла Джерта!
Я прощаюсь с тобой с тяжелым сердцем. Может быть, тебе стоило бы остаться дома, с моими детьми, а может быть, и нет? А может, это и к лучшему, что я отдаю тебя в Яд Вашем? 
Ты была подругой моих детских игр в уютном гнездышке, согретом любящими сердцами моих родителей, так мечтавших о безоблачном будущем. ...Когда оно было разрушено венгерскими полицейскими... из всех моих игрушек я выбрала тебя... Я вынесла тебя на своих маленьких руках, я обнимала тебя из последних сил, чтобы никто и никогда не смог тебя отнять... Сколько горьких слез было нами пролито вместе – об исчезнувшем отце, о бабушке с дедушкой... Даже сны и мечты у нас были общие... 
Прощай, Джерта, подруга тех моих далеких лет! 
...Это последнее твое путешествие – из Рамат-Гана в Иерусалим. Может быть, ты сумеешь рассказать людям, особенно нынешним детям о том, что ты повидала на своем веку и где ты побывала вместе со мной. Постарайся, чтобы этот рассказ не получился слишком грустным, потому что я в конце концов спаслась и выросла, и снова научилась мечтать и надеяться. 
Джерта, дорогая, ты последний свидетель моих детских страданий, которых я не желаю ни одному ребенку на свете. Тот страшный миг, когда меня вместе с тобой вырвали из папиных объятий, до сих пор стоит у меня перед глазами!.. Может быть, однажды и я приду навестить тебя в Яд Вашем».
 
 
III. «Зузя»
 
Кукла Зузя появилась на свет уже во время войны в Варшавском гетто – этим и объясняется ее неприглядный внешний вид.
 
Three_dolls
 
Зузя была единственной игрушкой девочки Зоси в одном из подвалов Варшавского гетто. Подвал этот был для Зоси и жилищем и укрытием. Зузя и после побега Зоси из гетто на «арийскую сторону» осталась ее любимой игрушкой. Сделала эту куклу для Зоси мама, чтобы малышке легче было перенести невольное одиночное заточение в подвале. В гетто царил жестокий голод, но люди страдали не только от недостатка питания – не хватало всего: топлива, лекарств, одежды. Но страшнее всего стало, когда начались депортации – вывоз евреев из гетто в лагеря смерти. Смертельная опасность нависла над всеми жителями гетто, но особенно, над детьми. Зося вместе с мамой скиталась с места на место в поисках укрытия, пока они не нашли заброшенный подвал, в котором жили только крысы. Зато этот подвал был незаметен для посторонних, и чтобы как-то убедить дочку остаться в этом жутком месте, мама и смастерила для нее эту игрушку. Она разыскала где-то головку от сломанной куклы, сделанную из папье-маше. Зося с ужасом спросила: «А где у нее ручки? Ножки? Животик? Почему у куклы ничего нет?» Мама пообещала куклу «вылечить», и действительно – вскоре соорудила ей подобие туловища, платья, рук и ног из где-то найденных тряпок. Нарисованные волосы  на голове у куклы были темными, а маленькая Зося к тому времени уже хорошо усвоила, что это «неарийская» внешность и что в таком виде опасно появляться на улице, поэтому она сразу заявила: «Ой-ой-ой, ее надо хорошенько спрятать!», и соорудила ей укромное местечко под своим матрасом. «Я говорила кукле: «Не смей громко плакать – тебя услышат! У тебя волосы черные – тебя поймают!» Кукла очень скоро стала полноправным членом их маленькой семьи. Зося дала ей имя, похожее на свое – Зузя. Зося относилась к Зузе, как к своей дочке, и заботилась о ней в точности так, как о ней самой заботилась ее мама. Она спрашивала куклу: «Тебе не холодно? Принести тебе одеяло? Ты не голодная? Я принесу тебе морковку».
 
Three_dolls
 
Мать Зоси была участницей подполья, которое занималось спасением еврейских детей из гетто. Она должна была часто переправлять деньги и документы, и иногда ей приходилось исчезать на несколько дней. Зося оставалась в подвале одна. Каждый раз, когда маме приходилось уходить надолго, расставание превращалось в настоящее мучение и для нее самой, и для дочки. Зося рассказывает: «Каждый раз она меня спрашивала: «Ну, ты уже согласна, что я уйду?». Я, плача, говорила: «Да, мамочка, я согласна, иди...» Я очень хотела быть послушной девочкой, чтобы мама спокойно могла уйти. Уходя, она говорила: «Я вернусь, я обязательно вернусь, запомни, я всегда к тебе возвращаюсь!». Она уходила, а я сердилась на Зузю, зачем она все еще хнычет, так нельзя себя вести, нельзя плакать совсем, что еще за глупости...»
 
Как-то раз Зосина мама ушла и пропала надолго. В подвале закончилась еда, Зося не знала, куда деваться от голода и страха. Когда вдруг она услышала шаги на лестнице, ведущей в ее подвал, то решила, что это конец – немцы нашли их укрытие. В самом подвале был еще один тайник – за грудой старых досок, куда мама велела Зосе прятаться, если зайдет кто-то посторонний. Туда она и забралась, когда в подвал вошел черноволосый паренек лет 16-17-ти. Его, как оказалось, послала в гетто Зосина мама, чтобы спасти дочку. Сама она в это время лежала раненная и не могла передвигаться. Все это происходило в самый канун восстания и окончательной ликвидации Варшавского гетто. Юноша окликнул Зосю по имени, но она, сжавшись от страха в своем тайнике, не отозвалась. Он позвал еще и еще раз и, не услышав ответа, готов был вернуться, но тут Зося, не выдержав напряжения, расплакалась в голос. Обнаружив ее, он спросил: «Что ж ты не отзываешься, когда тебя зовут?». Зося ответила, что она ждет маму. «Вот я и пришел, чтобы отвести тебя к маме, - сказал парень, - Откуда, ты думаешь, я знаю, как тебя зовут? Потому что меня твоя мама за тобой послала». Но Зося ему не поверила: «Я отсюда не сдвинусь, пока мама за мной не придет!». Паренек битый час уговаривал ее как только мог, но девочка стояла на своем. Наконец, он догадался рассказать ей, что маму ранили, и поэтому она не может сейчас прийти: «Поэтому она и прислала меня вместо себя, понятно?» Только тогда девочка поверила и согласилась. Она взяла его за руку и готова была двинуться в путь, но он сказал, что пешком они пройти не смогут – он вынесет ее из гетто в заранее приготовленном угольном мешке. 
Парень объяснил ей, как она должна себя вести в мешке: «Как уголь. Знаешь, как уголь себя ведет?» Я спросила: «Как?» Он ответил: «Молчит! Не разговаривает, не плачет, не зовет, не кричит – ничего. Даже если меня вдруг остановят и попросят развязать мешок – ты молчишь! Я развяжу мешок, но они тебя не увидят – увидят уголь. Поэтому и веди себя, как уголь! ...И чтобы я ничего не слышал – ни в туалет, ни есть, ни пить – чтобы ты звука не смела издать!» Я ответила: «Хорошо, я не издам ни звука!» Эти слова я знала с тех пор, как я себя помнила... И вот, мы отправились в путь. Мы шли и шли, долго-долго, бесконечно и вдруг... Вдруг, я вспомнила – Зузя! Зузя осталась в подвале! Ой! – я начала тихонько стучать ему в спину. Он никак не отреагировал. Тогда я начала – сначала негромко – звать его: «Пане, пане!» - так меня учили обращаться к мужчинам по-польски. Никакого ответа. Тогда я начала громче кричать. Не помогает. И тут уж я просто завизжала во весь голос: «Пане!» Он свернул с дороги, зашел в подъезд какого-то заброшенного дома, открыл мешок, поднял крышку с углем, под которой я сидела, и сказал: «Ты что, сдурела? Ты что вопишь? Знал бы я, что ты такая дуреха, в жизни бы за это не взялся! Ты что хочешь, чтобы нас обоих пристрелили?» Я спохватилась и зашептала: «Я буду тихо-тихо говорить. Мы Зузю забыли!» - «Какая еще Зузя?!» Я объяснила: «Моя кукла, моя дочка Зузя!» «О, Господи! - сказал он. - Я из-за нее жизнью рискую, а она морочит мне голову со своими куклами! А ну-ка, сиди тихо, если не хочешь получить по заднице!» И тогда я вскочила на ноги, откинула крышку, весь уголь рассыпался, он попытался меня остановить – но куда там! Я увернулась, встала посреди подъезда и выкрикнула: «Что ты за человек! Ты что, не понимаешь, что мама не может бросить свою дочку? Ты что, дурак, не знаешь, что детей не бросают?» Он вдруг уставился на меня и произнес: «Мама не может бросить свою дочку... Полезай обратно в мешок – идем за твоей Зузей...» ...И мы прошли снова весь путь обратно в гетто. Нужно было опять проникнуть в гетто и опять из него выйти. И это было еще несколько часов ходьбы под угрозой смертельной опасности. Но в конце концов, мы дошли до дома, где скрывалась мама. А мама лежала с перебинтованной рукой. Она бросилась к нам и спросила моего спасителя: «Что случилось, почему так долго, ты что, не мог сразу найти тот подвал?». Он в ответ рассказал ей обо всем, что с нами произошло. Мама ужаснулась: «Зачем надо было возвращаться?! Надо было шлепнуть пару раз хорошенько эту негодницу, да и все!» Тогда я возмутилась: «Нет, мамочка, он поступил так, как надо – он понял, что нельзя оставлять ребенка одного, и помог мне забрать мою дочку из подвала!»... И тут моя мама расплакалась... Вот так все это и было. Так меня вынесли из гетто».
 
Зося, разумеется, не рассталась с куклой и после войны. В 1950 мать с дочерью и куклой Зузей репатриировались в Израиль. Там Зося сменила свое польское имя на израильское – Яэль. Она не перестала любить куклу и тогда, когда вышла замуж и у нее появились свои дети. Яэль замечательно вышивает и этим зарабатывает себе на жизнь. Она делает на заказ талесы (молитвенные покрывала), хупы (свадебные балдахины) и другие предметы иудаики. Ей кажется, что этими вышивками она как бы перекидывает мостик из прошлого в настоящее, к тому же вышивка связана с памятью о матери, которая тоже была замечательной мастерицей, и о кукле Зузе, которая, кроме головки из папье-маше, вся была сшита искусными мамиными руками в страшном подвале Варшавского гетто. В 1998 году Яэль пожертвовала Зузю на выставку детских игрушек в Яд Вашем, а рассказ о ее побеге из гетто, стал одним из главных рассказов выставки.
 
Three_dolls

Источник https://www.yadvashem.org/ru/education/educational-materials/lesson-plans/three-dolls.html#footnoteref5_96ow00i
 
 
 
 

Комментарии

08.02.2021 19:35:32 Оля podsnezhniki: Яд Вашем
Ирочка, Яд Вашем, насколько я узнала из интернета, - это мемориальный комплекс и музей в Иерусалиме, который был основан в 1953 году и посвящен истории Холокоста и памяти людей, которые пали его жертвами.

08.02.2021 13:48:40 Ирина: вопрос
Олечка, скажите пожалуйста, что означает Яд Вашем? невозможно трогательные и печальные истории, до слез, какое счастье что они остались живы,,,

28.01.2021 11:29:16 Елена: Три куклы
Очень печальные и трогательные истории, невозможно остаться равнодушным, когда читаешь про детское горе и слезы...

28.01.2021 09:34:21 Светлана : Три куклы
Истории щемят сердце, читаешь их со слезами на глазах.

28.01.2021 08:42:20 Вика: Спасибо
Спасибо, очень увлекательно! Невозможно читать без слез!

Оставьте свой комментарий, Ваше мнение очень интересно нам.

Имя
Тема
Текст сообщения
Отправить  |  Очистить

Лента новостей